● образ Тианы на начало эпизода

---

Таверна, в которой эльфийка решила передохнуть после дороги перед грядущим гуляньем, дышала жарким, густым воздухом, пропитанным дымом очага, хмельным духом эля, пряной тяжестью жареного мяса и прочими, куда менее приятными симфониями, учитывая количество немытых бородатых мужиков в этих стенах. Нетвердые аккорды лютни тонули в бушующем море голосов и звуков: хриплом гоготе, пьяных спорах, звоне кружек, похабных куплетах и даже звонких затрещинах. Деревянные столы, исцарапанные ножами, и гобелены, пропитанные табачным дымом, хранили память о тысячах таких же шумных вечеров. Пол скрипел под напором праздничного веселья и тяжелыми сапогами посетителей. Кажется, кому-то опять прилетел кулак... Что и говорить, Ульвхейм встречал гостей так, как умел – громко, душно, без церемоний.

У стойки трое бородатых северян, облокотившись о потемневшее от времени дерево, уже осушили четвертый кувшин эля – их низкий смех и громкие тосты порой перекрывали даже царящий в заведении гомон. В дальнем углу две дородные купчихи, сверкая перстнями на пухлых пальцах, яростно спорили из-за шелковых платков, размахивая ими перед носом друг у друга, будто флагами на поле боя. А у входа, в дымной тени, прислонился к косяку какой-то тип в потертом плаще – его прищуренные глаза, словно два ржавых гвоздя, вот уже третий стих впивались в Мейларис с настойчивостью голодного шакала.

Стоит придержать его в поле зрения. Пальцы невольно сжались на рукояти стилета. Где-то в глубине сознания шевелился червячок сомнения, но охотница училась душить такие чувства в зародыше. Каждый день с кинжалом в руках, каждый час у тренировочного манекена: все это давало ощущение контроля, уверенность, что тот, кто поднимет на нее руку, непременно встретит оскал стали. Она сумеет застать врасплох, после этого сверкнув пятками, разумеется. Что до этого наблюдателя... Да, причины для тревоги имелись, но пока что этот оборванец в потертом плаще не связывался в ее сознании с конкретными угрозами. Пусть будет просто очередным глупцом, которому непривычен вид “невинного цветочка” в столь сомнительном месте.

Темно-фиолетовое платье мягко обволакивало ее гибкий стан, корсет-пояс, туго перехватывающий талию, не стеснял движений – Тиандея позаботилась об этом заранее. Венок из полевых цветов, сплетенный еще поутру, немного поник от окружающей жары. Девушка намеренно выбрала один из неприметных столов, где свет масляных ламп едва достигал ее, оставляя лицо в полутьме. Не из страха, как когда-то, а из нежелания наживать совершенно ненужные проблемы. Не хотелось лишних глаз, лишних вопросов, лишних глупцов, готовых принять ее за одну из тех, кто пришел сюда ради дешевого эля и еще более дешевых утех. Интересно, Фолред всерьез думает, что я могу струсить? Было трудно поверить, что старый друид изначально не располагал нужной охотнице информацией, очевидно, ему хотелось проверить свою ученицу. К счастью или нет, с кем поведешься…

Мейларис облокотилась о столешницу, подперев ладонью щеку, и хмыкнула – в ответ на собственные размышления губы растянулись в довольной улыбке. Девичьи пальцы свободной руки систематично выстукивали по краю стола – привычный ритм, когда-то помогавший успокоить нервы, теперь же, скорее, неискореняемая привычка, как и склонность похрустеть суставами. Хриплый смех, звон кружек, гул разгоряченных споров... Кажется, здесь стало еще шумнее, и в этом хаосе эльфийка казалась островком спокойствия: это была не видимость контроля, она действительно больше не чувствовала той паники, что охватывала в столь людных местах. Друзья. Слово вонзилось неожиданно, как нож между ребер. Губы непроизвольно сжались – Тиана ведь обещала себе не думать об этом сегодня.

Но память уже разворачивала перед глазами пестрые шатры, запах грима, раскаленное дыхание факелов... Артисты, с которыми она делила хлеб и дорожную пыль. Новый мир, превратившийся в пепел. И снова из-за меня. Работница таверны поставила перед принцессой тарелку, но та лишь отстраненно кивнула, не замечая ни усталого лица девушки, ни дрожащих от напряжения рук, едва удерживающих поднос. Как я от этого устала. И как скучаю... К горлу подступил ком, но Мейларис взяла себя в руки, немного зло тряхнув головой. Наверное, они были правы: сцена – это навсегда. Даже если зрителей больше нет.

Как в прежние времена, эльфийка могла бы ужинать в оплаченной на ночь комнате – в одиночестве, под скрип половиц и завывание ветра в щелях. Но теперь в этом не было нужды. «Праздник в Дреахтеране – отличный способ проверить, насколько ты выросла,» — голос наставника звучал в голове так отчетливо, будто старый друид сидел напротив, попивая свой вечнозеленый чай с медом. Ложка в девичьей руке лениво ворочала куски баранины в густом соусе, но мысли были далеко – там, где остались страх и неуверенность, что заставляли прятаться от чужих глаз. Фолред словно знал, что однажды она перестанет бежать. Возможно, он видел это в ее судьбе – в тех самых узорах на кофейной гуще, которые так любил разгадывать по утрам. 

Громовой хохот у стойки снова врезался в общий гул таверны, заставив охотницу непроизвольно сжать кружку. Группа северян – бородатых, пропахших медом и железом, явно перешла ту грань, где веселье превращается в буйство. Самый крупный из них, с перебитым носом и шрамом, рассекающим лицо от виска до подбородка, внезапно уставился на нее. Его взгляд – липкий, как пролитый эль, – медленно прополз по ее фигуре. Прекрасно. Прямо праздник какой-то. Тиандея заставила себя расслабить пальцы, сжимавшие бокал. Сыграть она могла. Не так искусно, как та, что учила ее когда-то... Но достаточно, чтобы сейчас притвориться беззаботной пташкой, случайно залетевшей в волчье логово.

Взор скользнул в сторону, будто ища кого-то в толпе – не испуганно, а просто отвлеченно. Плечи расправились, дыхание выровнялось. Чародейка даже позволила себе лениво потянуться, демонстрируя полное безразличие к тому, что ее только что мысленно раздел пьяный громила. Она ненавидела эти взгляды, но куда больше злилась бы на себя, если бы дрогнула. Танцуя на публике, Мейларис повидала всякое, потому привыкла. Радхика достанет меня с того света, если решит, что я позабыла ее уроки.

— О, неужели это моя хмурая лесная фея! — знакомый голос прозвучал столь внезапно и громко, что Тиана, успевшая как следует призадуматься о своем, вздрогнула, едва не выронив ложку. Перед ней, сияя широкой улыбкой, стоял Нахуэль Ахулинет собственной персоной. — Отчего ты сидишь здесь, забившись в угол, словно монахиня, впервые посетившая бордель?

— Здравствуй, — Мейларис тонко улыбнулась. Вдаваться в подробности не было никакого желания. — Я тут по делу.

Бард выглядел так, будто только что сошел со сцены королевского театра – или, что более вероятно, вылез из кустов, где развлекался с какой-нибудь местной красоткой. Его одежда, как всегда, была вырвиглазно яркой: пурпурный камзол с золотой вышивкой, зеленые штаны, сапоги с загнутыми носами и, конечно же, золотое кольцо в левом ухе, поблескивающее при малейшем движении. Лицо полуэльфа светилось радостью: еще бы, не пришлось долго искать жертву для своих неуемных рассказов. К слову, побыть монахиней, посетившей бордель, и впрямь доводилось. И от увиденного в тот день хотелось провалиться под землю со стыда. А вот настойка, помню, была хороша. Улыбка стала шире, однако, бард явно принял ее на свой счет.

— Да-да, не стесняйся своей радости, — продолжал восклицать Ахулинет, грациозно (как ему казалось) приземляясь на скамью напротив вместе со своей ношей в виде драгоценной лютни. — Когда в таверну входит гений – это всегда праздник, и я великодушно прощаю твой восторг!

Матиас… Сколько времени прошло с тех пор? Сколько раз она просыпалась с его именем на губах, чтобы в следующее мгновение ощутить лишь холод пустой постели? Мейларис сжала ладонь в кулак, ногти больно впились в кожу. Ахулинет что-то причитал, но она совсем не внимала. Побег – вот как ее поступок назвали бы другие. Для нее же это был не только способ выжить, но и шанс научиться управлять своей магией, она не могла упустить Фолреда. Оставленное письмо должно было все объяснить... Хотя какие слова могут оправдать прощание, написанное чернилами?

— Ах, как же мне идет этот момент! Видеть, как твои глаза загораются при моем появлении – лучше всяких аплодисментов!

Кажется, на щебет Нахуэля уже стали обращать внимание – все, кроме самой эльфийки. Ее мысли витали далеко-далеко, там, где пыльные дороги Ардена терялись в мареве летней жары. Где ты сейчас, мой инквизитор? Знали только ветер, шепчущий в травах, да звезды, что мерцали над чужими городами. Может, он предпочел забыть черты ее лица? Глупый страх. Очень глупый. А может, в тишине ночей шепчет ее имя – то ли молитву, то ли проклятие? Когда мы снова увидимся? Увидимся ли?.. Последние вести чародейка узнала от Нирвелина – Кервердо был призван орденом. Но с тех пор прошли месяцы, а в Южной марке очень неспокойно. Говорят, хворь не берет магов. Но что, если помимо заразы там есть что-то еще? Что-то, о чем не пишут в официальных донесениях? 

— Ох, что я тут спрашиваю, и так все понятно! — Тиандея чуть вздрогнула, возвращаясь в реальность. Нахуэль, по всей видимости, даже не заметил, что она его не слушала. — Ну конечно же, ты скучала! Ведь именно со мной ты пережила самое яркое приключение в своей жизни, в чем я даже не сомневаюсь, ягодка. К счастью, в тот день я оказался рядом, чтобы спасти тебя…

— По-моему, ты что-то путаешь, — охотница хмыкнула себе под нос. — Это я снимала тебя с дерева, на котором ты болтался с голой задницей на собственных портках.

Нахуэль встрепенулся, будто его дернули за невидимые ниточки. Внимание трубадура, только что полностью поглощенное созерцанием того, как работница таверны ловко расставляет перед ним дымящиеся тарелки, мгновенно переметнулось на собеседницу. Бардовы брови взлетели вверх, а его лицо скривилось в нарочито-возмущенной гримасе. Ароматы сочного мяса с хрустящей корочкой, золотистой картошки, подрумяненной с луком, и чего-то пряного, разлились вокруг густым, почти осязаемым облаком.

— Ах, вот она, моя истинная спасительница! — он почтительно кивнул официантке, затем снова бросил взгляд на Тиандею. — Хотя, конечно, и твои усилия… Кхе… Тоже были ценны. Но, знаешь, если бы ты тогда просто принесла мне бутерброд, я бы сам справился. 

— И как же ты планировал освободиться? Продолжая ныть и угрожать белкам? 

— Во-первых, это была особая стратегия, — Нахуэль отрезал ломтик хамона и экспрессивно потряс им. — Во-вторых, я уже почти дотянулся до ветки! Еще пара часов – и я бы…

— Свалился и поцеловался бы с землей, завернутый в свои же штаны, как мясная котлета в тесте, — безжалостно закончила эльфийка. 

Бард на секунду задумался, затем махнул рукой.
 
— Ну, это уже детали. Главное – результат! А результат таков: я жив, сыт и по-прежнему очарователен, — он принялся активно жевать. — Без зрелищных падений где был бы весь мой шарм? 

— Например, на дне реки. 

Ахулинет что-то промычал с набитым ртом, кажется, выражая возмущение.

— Смотри, не лопни, — Мейларис не смогла сдержать колкость, хотя голос звучал почти невинно. Почти.

— Не знаю, что тебе в голову взбрело! — Нахуэль, не успев как следует проглотить кусок, негодующе всплеснул руками. Его широкая жестикуляция едва не отправила кружку Тиандеи в свободный полет – к счастью, та лишь громко грохнула о стол, даже не расплескав содержимое. — Я же не какой-то обжора с придорожной ярмарки, — он театрально приложил ладонь к груди. — Просто мой товарищ вот-вот подойдет, а он, скажем так, обладает аппетитом, достойным настоящего героя.

Тиана приподняла бровь, аккуратно перекидывая через плечо длинную свободную косу, украшенную полевыми цветами. Ее пальцы принялись лениво перебирать пряди.

— Вилли Холодная Могила! — объявил бард с такой гордостью, словно это имя должно было объяснить все.

Лишь бы не еще один Нахуэль. Эльфийка непроизвольно поджала губы, бесцельно ворочая ложкой уже остывшие кусочки мяса. Хотя с таким-то именем... Может, он окажется молчаливым аскетом? Впрочем, наблюдать за тем, как ее собеседник, позабыв о собственной еде, весь превратился в ожидание, было почти забавно. Почти. Особенно учитывая, что сегодня ей действительно стоило избегать чрезмерного внимания. Но пока спешить было некуда – разве что к выходу, если этот Вилли окажется таким же неугомонным, как и его товарищ трубадур.

— Толпы обворожительных красавиц в рубашках, реки первосортного эля и, разумеется, — Нахуэль сделал паузу, театрально прикладывая руку к груди. — Мой непревзойденный талант! — он самодовольно пригладил ус, подкручивая его кончик. — Правда, вот это безобразие способно испортить аппетит даже голодающему троллю, — он брезгливо махнул рукой в сторону коллеги с лютней, который продолжал вялые попытки принести радость публике. — Но скоро здесь зазвучат истинные шедевры!

Да уж, скорее бы. Желательно до того, как у меня кончится терпение...

Отредактировано Тиандея Мейларис (2025-05-05 18:48:09)

Воздух кристаллизовался в груди ледяными осколками, вырезая из дыхания неровные фрагменты. Между ударами сердца пролегла целая вечность, оставив за собой вакуум из покалывающих нервов. Вышитая серебром юбка тихо зашуршала в судорожном плену, тонкие пальцы сминали на ткани слепые узоры – жалкое свидетельство внутренней бури. Это он. Не призрак из снов, не мираж. До боли знакомые черты лица, будто высеченные резцом из камня, холодные серые глаза, что, кажется, даже сейчас видели Тиану насквозь, руки, что когда-то сжимали ее так крепко… И шрам на виске. Его раньше не было.

Голос мага полон безразличия, может, оттого грубость его речей задевала сильнее, чем могла бы. Словно между ними не было ничего. Ни тех ночей, когда они делили дыхание на двоих, ни тех рассветов, что они встречали вместе. Значит, ты избрал этот жалкий фарс вместо нашей правды. Тиандея сжала губы, превратив несказанные слова в молчаливый укор. Инквизитор не удостоил охотницу вниманием, демонстративно избегая, она же продолжала смотреть на него – прямо, неотрывно, с вызовом. Разноцветные глаза впились в едва дрогнувшую мышцу на его щеке, в предательскую тень, мелькнувшую у уголка губ. Пусть видит – она научилась читать его ложь между строк.

Матиас всегда так делал, когда душа обнажена до крови. Она знала эту его черту, изучила этот механизм защиты до винтика. Но сейчас, когда вместо объятий между ними вырос ледяной лабиринт формальностей, это знание обжигало хуже предательства. Колечко, – то самое, что он надел ей на руку под пение баалисских ветров, – вдруг стало невыносимо тяжелым. Это изящное украшение давно перестало быть безделушкой. Оно стало цепью, звенья которой вросли в кости, картографической иглой, отмечающей параллели их общей боли. Эльфийка провела пальцем по гладким камушкам – намеренно, словно этот незначительный жест даровал утешение.

Густые ароматы тушеного мяса и пряностей заполняли ее сознание, но вкус словно растворился – она ощущала лишь сухость во рту и навязчивое биение собственного сердца. Слушала привычную, раздражающе-легкую болтовню Нахуэля, улавливала, как инквизитор буркнул что-то насчет трактирщика, и как бард возмущенно завопил, привлекая внимание пьяного посетителя... Как будто ничего не случилось. Как будто я – просто случайная знакомая. Ложка дрогнула ровно тогда, когда монета Кервердо звякнула о дно бардовой кружки. Глухой звук ударил по нервам.

Она подняла глаза, но не на них – на стену напротив, где трепетало пламя масляной лампы, отбрасывая дрожащие тени. Если бы кто-то взглянул на нее сейчас, то увидел бы лишь спокойное, почти отстраненное лицо. Но Кервердо и не думал заканчивать свое представление. Лениво смерил ее взглядом, тем самым нарочито подчеркивая особый смысл произнесенных слов. Которые, несомненно, ранили: нежность ее души никуда не исчезла, как и чувства. Но охотница не позволит себе этого показать, больше нет. Злость и обида были слишком сильны, а упрямство просто не позволяло открыть свое сердце, ведь это значило бы риск снова встать под удар. 

— Твой приятель, Нахуэль, совершенно прав, — обращаясь к барду, Тиандея неспешно поднесла к губам кружку, не разрывая зрительного контакта со своим благоверным. Ее губы растянулись в мягкой, почти невинной улыбке, но в глазах отражалась сталь и непривычная жесткость. — У меня богатый опыт общения с мужланами. Даже слишком.

Нахуэль мог воспринять этот ответ как угодно, а вот инквизитор определенно поймет, о каком именно мужлане шла речь. Ты – мой самый сложный, но дорогой урок. Ни намека на напряжение в челюсти, ни малейшей дрожи в уголках губ. Но внутри... Внутри все кричало. Кричало от несправедливости, от злости, от того, что он из вредности ведет себя, как обиженный ребенок, полагая, что имеет право бить по ее чувствам.

— Не всем дано обладать завидными манерами, — чародейка перевела взгляд на Ахулинета, чуть пожимая плечами. — Но нам, артистам, порой приходится терпеть даже то, что заставляет совесть достойного человека содрогнуться.

Коснувшись волос, она нарочито медленно перебросила косу за спину, чуть качнув головой – негоже прикрывать свою красивую шею, тем более тогда, когда Кервердо столь открыто заприметил особенности ее наряда. Как следует полюбуйся на мое “бесстрашие”. Может, это его заденет. Даже жаль, что она не носила чего-то по-настоящему вызывающего.
 
— Истина, как она есть, — бард энергично закивал, горестно вздыхая. — Представь! Лютня – верная подруга десяти лет! — руки Нахуэля взметнулись к потолку, будто призывая в свидетели самих богов. — Ее последний аккорд... —  он прижал воображаемый инструмент к груди, голос надломился. — ...был криком разбитого сердца!..

Тиандея прикрыла рот кружкой, скрывая ухмылку и невольно благодаря неугомонного менестреля за возможность немного отвлечься.

— Он, – муж моей милой Асклипиодоты, – ворвался, как ураган! — мужчина содрогнулся, хватаясь за сердце. — Топор сверкнул... — пальцы нервно дернули невидимые струны драгоценного инструмента. — И моя лютня, она... она…

— Разлетелась на щепки? — не удержалась охотница. 

— На поэзию! — Ахулинет ткнул пальцем в потолок. — Одна половина запела в камине, другая – стала зубочисткой у того варвара! — драматично выдохнув, трубадур возмущенно засопел. — С тех пор я не могу спокойно слушать стук топора. Каждый удар – вечное напоминание о горьких слезах артиста!

Отредактировано Тиандея Мейларис (2025-05-05 18:46:55)

Едкие слова Матиаса всколыхнули в груди новую волну гнева. И все же, Тиандея чуть повернула голову в сторону визга – резко, почти механически, будто ее тело реагировало раньше разума. Если бы ярость могла обжигать, то бородач у стойки уже корчился бы в огне. Ублюдки. Животные. Ладонь плавно, сама собой скользнула к поясу, пальцы сомкнулись на рукояти кинжала. Ей хотелось быть достаточно сильной, чтобы помогать другим, возможно, защитить – хотя бы от подобной мерзости. Но охотница не была глупа, ей никогда не сдюжить, это просто смешно. Если только однажды, магией…

— Танцы? — голос эльфийки прозвучал ровно, и все же в нем явственно звенела острая грань. Она снова перевела взгляд на инквизитора, чуть улыбнувшись уголком губ. — Я не развлекаю мужланов. Но если ты так жаждешь зрелищ… — Мейларис подалась вперед и наклонилась над столом, немного приблизившись к мужчине. Так что к запаху дыма и меда, вероятно, добавился тонкий, ненавязчивый аромат жасминового масла, которое она часто наносила на волосы. — …можешь попросить сам. Вежливо.

Сердце предательски екнуло. Шум таверны будто затих на несколько мгновений, когда ее слова повисли в воздухе. Тиандея плавно отодвинулась назад, чувствуя укол раздражения из-за внезапно нахлынувших чувств, которые она столь старательно держала в узде. И все же, она по-прежнему улавливала невидимую нить между ними – ту самую, что связывает крепче любых клятв. И не хотела ее терять, несмотря ни на что. Даже не думай об этом. Позволить любви вести себя сейчас – означало сдаться. Так не пойдет.

Где-то позади Нахуэль громко взматернулся, спотыкаясь о порог, но она не обернулась, лишь неотрывно смотрела на возлюбленного. Мысли чародейки метались между прошлым и настоящим. Ты хотел защищать меня. Но как я могу расти, если буду вечно прятаться за твоей спиной? Она помнила, как пальцы инквизитора, теплые и грубые, обхватывали ее руку. Помнила, что именно он первым показал ей, как пользоваться клинком не для того, чтобы разделывать туши животных, а для защиты. Говорил, что не сможешь всегда быть рядом. Так почему требуешь этого от меня?

— "Вилли Холодная Могила"? — вопреки правде, что назойливо точила сознание, Тиандея усмехнулась, расслабленно откинувшись на спинку скамьи и стараясь не выдавать напряжения, которое на самом деле сковывало мышцы. Сияющий взгляд разноцветных глаз скользнул к шраму на виске Матиаса, прежде чем вновь утонуть в ледяной серости его очей. — Потому что уничтожаешь все, к чему прикасаешься? Или потому что сам мертв внутри?

Мейларис стиснула зубы, чувствуя, как внутри все сжимается в тугой узел. Видит Единый, как ей претили все эти игры. Боковым зрением уловив движение, охотница чуть повела плечом, чувствуя мимолетный укол раздражения. Бородатый северянин снова пристально пялился на нее, словно оценивая добычу, но сейчас принцессе было не до того – она пожирала глазами инквизитора. Почему мы не можем просто поговорить, а не пытаться кольнуть друг друга побольнее? 

Взгляд эльфийки снова скользнул по рукам Кервердо. Ты боялся, что мир сломает меня. А я боялась, что моя слабость однажды станет причиной твоей гибели. Ее сердце сжалось. Как сказать, что каждый день без тебя я училась быть достойной не только твоей защиты, но и твоего уважения? Что каждый удар кинжалом в тренировках – это твой голос в голове: “Выживай. Во что бы то ни стало”? 

— Не устал хоронить чувства, Вилли? Или в твоей могиле еще есть место для пары искр? 

Внутри все кричало: "Перестань!" Но она лишь подняла бровь, продолжая смотреть ему в глаза – вызовом на вызов, маской на маску. Игра продолжалась... Хоть Тиандея и понимала, что они оба уже проиграли.

Отредактировано Тиандея Мейларис (2025-05-05 18:45:47)

Слова Матиаса вонзились в сердце острыми шипами. Тиандея замерла. Время словно остановилось, а воздух загустел так сильно, что сперло дыхание. Она прижала ладонь к ключицам, чуть ниже шеи, впиваясь ногтями в кожу. Сердце в груди сжалось так отчаянно, что она почувствовала эту боль физически. Услышанное сейчас, будто назло, сплелось с воспоминаниями о том, как инквизитор когда-то шептал ей: “Я без тебя пропаду. Я люблю тебя.” Губы чуть дрогнули, но она стиснула зубы. Все вокруг померкло – гул таверны, запах дыма, громкий смех посетителей. Мир сузился до его слов. Кервердо посмел не просто в ней усомниться – он унизил, оскорбил ее достоинство, растоптал ее чувства. Тонкие пальцы сжали кружку так сильно, словно готовы раскрошить дерево. Мгновение – и остатки сладкого ягодного сока брызнули в лицо инквизитора, стекая по скулам и щекам, словно кровавые слезы.

— Как же это… удобно – жалеть себя, — голос прозвучал тихо, предательски надломился. — Думать только о себе. Замыкаться в своей боли, свято верить, что твои раны глубже, страдания – благороднее. И что это дает тебе право говорить мне такие вещи, — губы исказились в кривой усмешке, болезненной и горькой. — Что же… Если ты так жаждешь быть мучеником – страдай. Наслаждайся своей агонией.

Пусть твоя эгоистичная обида будет тебе дороже правды. Дороже меня. В горле встал ком, глаза предательски защипало, и она резко вдохнула, втягивая воздух так, будто это последний глоток за миг до казни. Не смей. Не смей плакать перед ним. И не заплакала. Гордость – последний доспех, что не позволил ей рассыпаться. Тиандея вздернула подбородок и поднялась с места, скамья жалобным визгом заскрежетала по полу, оставляя на дереве царапину. Принцесса больше не намерена терпеть такое отношение к себе.

Она ни разу не обернулась, решительно шагая в сторону выхода из таверны. Самое лучшее сейчас – снова сконцентрироваться на своей главной задаче. Но недалеко от выхода ее накрыла чужая тень: тот самый бородатый северянин, что пялился на нее все время, теперь подвалил вплотную. Его плечи, широкие, как у запряженного вола, дрожали от пьяного смеха. От него разило дешевым элем, потом, застарелой грязью и чем-то еще – не хотелось опознавать чем именно, но от этого аромата сжимался желудок.   

— Ха! Вот это нрав! — рявкнул северянин, ухватив ее талию и крепко сжав, словно клещами.

Массивное тело преграждало дорогу. Мужик знал, что она так просто не остановится, потому отрезал путь своей тушей, развернув девушку спиной к залу. Широкая ладонь тут же соскользнула ниже, от души шлепнув девицу по мягкому месту прежде, чем она успела среагировать. Охотницу передернуло от отвращения.

— Меня зовут Гаррет Железный Кулак, цветочек, — прохрипел он, душа своим перегаром все остальные запахи таверны. — Забудь этого кислого дохляка. Я покажу тебе, как обходится с женщиной настоящий мужчина.

Его голос звучал как скрежет железа по камню – грубо, самоуверенно, с похабной усмешкой, от которой по спине пробежали мерзкие мурашки. Ярость, что клокотала в эльфийке вот уже добрых несколько минут, достигла небывалых масштабов. В какой-то момент Тиане даже показалось, что ее магия сорвется с цепи, прямо как тогда, в Альваросе, и она разнесет все вокруг к бесьей матери на мелкие щепки. Бешеный пульс в висках. Горячая волна, подкатившая к горлу. Пальцы, сами собой сжимающиеся в кулаки так, что ногти впивались в ладони. Нельзя. Дыши. 

Благо, тренировки не прошли даром. Прежде чем Гаррет успел моргнуть, ее рука метнулась вперед – ослепительная вспышка стали в тусклом свете таверны. Лезвие кинжала уже прижалось к его грязной шее, оставляя тонкую алую полоску.   

— Прикоснешься еще раз – покажу, как обходиться с твоими кишками, — прошипела она.   

Сердце бешено колотилось где-то в горле, но играла она убедительно – настолько, что даже собственные пальцы, сжимавшие рукоять кинжала, казались чужими. Тиандея выскользнула из объятий с неестественной, почти змеиной грацией, не позволяя себе обмануться: все это оказалось возможно лишь потому, что ублюдок позволил. Так, решил немного поиграться, и это взвинчивало еще сильнее. Где-то за спиной грохотал пьяный гогот дружков этого грязного животного, сливаясь с гулом крови в ушах. Отпихнув огромную ручищу, что потянулась к ней, эльфийка снова метнулась к двери.
 
— Дикарка! Люблю таких, — северянин захохотал, довольный столь бурным поворотом событий. Железная хватка на запястье Мейларис сомкнулась вновь. — Не переживай, красотка, — прохрипел он, притягивая ее ближе. — Устрою тебе такое веселье, что ты позабудешь о своем дружке. И поверь, — его губы растянулись в похабной ухмылке. — Я знаю, на что такие, как ты, способны... Не только в драке.

Она сидела у двери, словно прикованная невидимыми цепями к грубой дубовой скамье. Ладонь, прикрывавшая лицо, дрожала – то ли от ярости, то ли от чего-то иного, что она боялась назвать. Тиандея смотрела сквозь пальцы, потому что не могла заставить себя отвернуться. Матиас, ведомый яростью, казалось готов был сокрушить все на своем пути, если придется. Вот и сейчас компания грязных бородатых ублюдков, так кичившихся своей мощью, была не в силах противостоять инквизитору. Он вступился за меня.

Мысль обожгла, как пламя. Облегчение, сладкое и предательское, смешалось с гневом. Даже сейчас, когда слова мужчины – колючие, ядовитые, все еще жгли душу, часть ее рвалась к нему: обнять, залечить раны, схватить его ладони, коснуться губами окровавленных костяшек пальцев… Она ругала себя за это.

Драка бушевала. Мейларис видела, как глиняная кружка разбивается о чью-то голову, как столы скрипят и грохочут под весом тел. Слышала похабные стихи Нахуэля, смешавшиеся с хрипами дерущихся... Эльфийка даже не сразу отдала себе отчет в том, когда все это кончилось. Она вскочила с места, едва не опрокинув скамью, но ноги отказались бежать к инквизитору. Вместо этого принцесса застыла, наблюдая, как он поднимается, как его спина, еще мгновение назад сгорбленная, выпрямляется с привычным упрямством. Я должна уйти…
 
Но он ушел первым, сплюнув кровь и смерив Тиану колючим взглядом. Дверь захлопнулась, в груди снова что-то оборвалось. Девушка медленно осела на скамью, уронив лицо в ладони. В голове все еще звучали его слова. Насмешливые, ледяные, обидные. Но она помнила и другие. Это невыносимо. Кольцо на пальце мерцало тускло, как забытая звезда. Эльфийка сжала его, пытаясь выхватить из памяти образ Матиаса, тепло его рук, его улыбку, полный нежности взгляд... 

Любовь. Сейчас чародейка ненавидела это слово. Оно пахло дымом костров, горечью расставаний, сладостью поцелуев, украденных у судьбы. И тем не менее, она не могла отрицать своих чувств. Почему все не может быть проще? Ноги сами повели ее к выходу. Воздух ударил в лицо, свежий и резкий. Тиандея прислонилась к стене, чувствуя, как камень впивается в спину – но эта боль не отвлекала. Звезды над головой смеялись, холодные и далекие. Наверное, сейчас он тоже смотрит на них, вспоминая ее глаза. 

~ ~ ~

Летняя ночь дышала жаром, смешанным с прохладой речной воды, что несла на себе отражение костров и пляшущих искр, взлетавших к звездам. Изящный полумесяц сиял среди россыпи небесных светил-созвездий. Лес, темный и густой, стоял стражем на краю праздника, шелестя листьями в такт лютням да дудкам. Тиандея стояла на краю поляны, прислонившись к старой березе, посеребренной лунным светом. Ее белая рубаха из мягкой ткани развевалась на ветру, то и дело обнажая босые стройные ноги. Тонкие пальцы перебирали венок из полыни и чертополоха – горьких, колючих трав, что впивались в кожу, будто напоминая: боль нельзя забыть, можно лишь приручить.   

Кругом кипела жизнь в самом прекрасном ее проявлении. Столы, сколоченные из пней и грубых бревен, ломились от яств: дымящиеся пироги с лесными ягодами, рыба, запеченная в глине, горшки с медовухой, от которой кружилась голова. Бочки с элем, обвитые хмелем, стояли меж деревьями, и каждый, проходя мимо, черпал ковшом, не брезгуя разделить его с соседом. Музыканты, краснолицые от хмеля и удали, выбивали дробь на барабанах, а девки в венках из ромашек и васильков кружились в плясе, поднимая юбки так, что ветер целовал их колени. Венки вообще были повсюду: на головах, на горлах кувшинов, на ветвях деревьев – словно сама природа праздновала вместе с людьми. Одни плели их из папоротника, шепча заговоры на любовь, другие бросали в реку, гадая.

С приближением полуночи жар костров сменился томным теплом. Те, что прыгали через пламя, теперь валялись на траве, распевая похабные песни, а смельчаки, окунувшиеся в реку, вылезали на берег, дрожащие и будто рожденные заново. Праздник бушевал вокруг, но внутри эльфийки царила тишина. Пока до ушей не донеслись обрывки разговора: 

— Эй, Лора, глянь-ка! — крикнул парень с дудкой, указывая на лес. — Там, слышь, цветы светятся! 

Но Лора, уже наливавшаяся как маков цвет, лишь махнула рукой: 

— Дурак! Это светляки! 

Однако старуха-знахарка, сидевшая у костра с пучком сушеных трав, хрипло засмеялась, и Тиандея повернула голову, удивленно поймав взгляд мудрых глаз. 

— Не светляки, дитятко. Сегодня цветок Купальской ночи расцветает... Только чистые сердцем увидят.

Сердце Тиандеи дрогнуло. Чистые сердцем… Говорят, он – застывшая мелодия ночи, сотканная из тайн и снов. Лиловые лепестки переливаются перламутровыми бликами, будто в каждом из них заключена крохотная вселенная, а по краям мерцает кайма из хрустальной росы, словно звездная пыль, собранная с небесного полога. В центре, где сокрыта душа цветка, дрожит сердцевина – сияющий серебряный сплав лунного света и жемчуга. Наставник велел принести это чудо природы, и вот тот самый момент все ближе. Только как искать свет, когда душа полна пепла? Ибо найти его – значит доказать, что ты смог сбросить груз прошлого, принять как хорошее, так и плохое. Простить себя. Очиститься.

Музыка внезапно взметнулась ввысь, словно вызов. И Мейларис шагнула в круг. Сначала медленно – шаг, поворот, взмах рук, будто сбрасывающих невидимые цепи. Потом быстрее. И вот, уже пятки ее вбивали ритм в землю, коса же вольно металась за спиной в такт движениям. Тиана кружилась. Каждый шаг вырывал из груди осколки воспоминаний. 

Отец. Брат…

Она вскинула руки к луне, отпуская в ночь призраков прошлого. Ноги поднимали пыль, смешивая ее с искрами костра. Пламя отражалось в разноцветных глазах эльфийки – два золотых уголька, горящих яростью и отчаянием. Подол рубахи взлетал, волосы расплетались, рассыпаясь по плечам жемчужным водопадом. Охотница не видела лиц вокруг, не слышала свистов и одобрительных криков. Мир сузился до ритма крови в висках и огня, пожирающего все на своем пути. 

— Смотри-ка, эльфийка дикая! — засмеялся кто-то, но смех потонул в реве барабанов. 

Девушка прыгнула, подняв над головой руки, будто ловя звезды. Приземлившись на колени, провела ладонями по траве, словно стирая следы прошлого. Потом вскочила, закружилась так быстро, что венок слетел с головы, а волосы превратились в беспорядочный вихрь светлых прядей. И тогда она засмеялась. Звонко, горько. Этот смех резал ночь, как нож, но в нем рождалось что-то новое – хрупкое, как лепесток того самого цветка. 

Когда музыка смолкла, чародейка стояла, задыхаясь, стараясь унять дрожь в руках, и блестевшие на щеках слезы, потому что в танце оставила всю боль, всю ярость, всю любовь, что разрывали душу. Кто-то бросил к ее ногам венок из ромашек, кто-то крикнул: “Эй, колдунья, научи!” Но Тиандея уже смотрела на своего возлюбленного. Их взгляды встретились, и она вдруг замерла. Чуть улыбнулась. Ветер, игравший с ее распущенными волосами, внезапно стих, будто сама ночь затаила дыхание. Матиас по-прежнему сидел за тем же столом, его силуэт, очерченный дрожащим светом костра, был одновременно близким и недостижимым – как те звезды, что тонули в речной воде.

Отредактировано Тиандея Мейларис (2025-05-06 03:01:54)

Один шаг – и тонкая нить между “было” и “будет” оборвется навсегда. Лицо инквизитора, высеченное дрожащими бликами пламени, манило. В глазах – отблески танцующих искр, скулы – острые грани теней. Матиас не сводил взгляда с эльфийки, и в этой тишине меж ними звенело невысказанное. Ждет? Или тоже терзается желанием броситься к ней? Сердце колотилось в такт барабанам, заглушая песни, смех, даже собственный стук крови в висках.     

И вдруг – словно удар кинжала в спину, уничтоживший расцветающую в душе робкую надежду. 

Незнакомка, гибкая как лоза, опустилась на колени ее любимого, приобнимая, зарываясь пальцами в волосы, шепча что-то у самого уха. Тиандея застыла на месте, боясь шевельнуться. Сон. Это должно быть сном. Но Матиас не оттолкнул женщину, его рука, что когда-то сжимала ладонь принцессы так крепко, будто боясь отпустить, – скользнула под подол чужой рубахи. Душой она рвалась прочь, но тело не слушалось – лишь глаза, широко распахнутые, смотрели, как дама склоняется к губам Кервердо. Охотница отвернулась так резко, что мир поплыл. Но образ уже врезался в память кинжалом, отточенным на ее же преданном, и видимо слепом доверии. Она не могла пошевелиться, словно бледный призрак, прикованный к месту своей гибели.

Боль. Острая, как удар клинка под ребра, достающего острием до груди, но не дарящего желанного освобождения. Легкие сжало тисками, воздух стал стеклом, режущим горло. Предательство ли? Или месть – холодная, расчетливая? Он видел. Должен был видеть. Нарочно подстроил этот спектакль, чтобы сломить? Сколько таких девок было за эти месяцы? Какая теперь разница… Мир вокруг рушился. Звон в ушах подавлял все звуки. Музыка – вой ветра, голоса – неразборчивый гул прибоя. Даже собственное сердце билось где-то далеко, будто уже не ее вовсе. Уйти… Я должна.

Люди кружились вокруг, как пестрые мотыльки у огня. Их смех звенел, локти задевали ее плечи, но эльфийка словно плыла сквозь толпу – слепая, глухая, видя перед собой лишь его губы в сантиметре от чужих. Воздух вдруг стал густым, как смола. Рука, ища опору, случайно вцепилась в венок на чужой голове. Тиана покачнулась. Ромашки рассыпались – белые лепестки замерцали в темноте, словно звезды, падающие с неба вслед за ее надеждами.

Уйти. Как можно дальше. Не обратив внимания на возмущенный вскрик какой-то девушки, принцесса пошатнулась, чудом удержав равновесие… И вдруг побежала, чувствуя, что лишь движение сможет вырвать ее из этого оцепенения. Костерья мелькали кровавыми глазами, столы превращались в ловушки, мир сузился до пятен света, через которые она продиралась, как сквозь паутину. И вдруг врезалась в кого-то. Руки схватились за чужие плечи.

— Звездочка, куда ж ты сломя голову? — Нахуэль придержал ее за локоть, но Тиандея дернулась, будто обожженная. — Лицо белее лунного света! Что случилось? — бард наклонился, пытаясь поймать ее взгляд.

— Ничего… — голос сорвался в шепот, чуждый и хриплый. — Все… нормально. 

— Нормально? — бард фыркнул, поудобнее перехватывая свою драгоценную лютню. — Ну уж нет! Сейчас расскажу, как местную дикарку обаял. Два кубка медовухи – и она уже млела, как… 

Похоже, ему не пришло на ум ничего лучше, чем попытаться отвлечь охотницу очередной беззаботной историей. Трубадур продолжал экспрессивно болтать, размахивая руками, но Тиандея не слышала. Ее взор утонул в черной мгле меж деревьев. Лес дышал тишиной, поглощая каждый звук. Там не было его. Не было их. Лишь пустота, гуще ночи. 

— Извини, я…

Не договорив и не дожидаясь ответа, Мейларис сорвалась с места. Ахулинет что-то обеспокоенно крикнул ей вслед, но… Не важно… Все не важно. Первый шаг – будто падение в ледяную воду. Ветви хлестали по рукам, мох под ногами пружинил, обманчиво бесшумный. Чародейка шла быстро, не разбирая пути, пока шум праздника не стал глухим рокотом, постепенно исчезая. 

— Соберись, — прошептала она, впиваясь ногтями в ладони. — Ты должна. 

Но слезы лились сами. Тихие, обжигающие, соленые. Тиана прислонилась к сосне, шершавая кора впилась в спину, цепляясь за ткань тонкой рубахи, будто пытаясь удержать. Где-то над головой ухнула сова.

— Почему? — едва слышным шепотом спросила она глаза-звезды, наблюдавшие за нею с чернеющих небес. Но те молчали. 

Мейларис медленно сползла вниз по стволу, обхватывая руками колени и уткнувшись в них лбом. Земля была прохладной, но сейчас это оказалось лучше фальшивого тепла костров. Тихо. Так тихо, что слышно, как капли слез падают на землю. Здесь, в объятиях ночи, боль стала острее. Но вместе с тем и честнее. Почему день, что должен был стать началом исцеления, теперь пировал на осколках ее разбитого сердца?

Пара минут на отдых, казавшихся вечностью, возможность собраться с силами, прежде чем действовать. И она вновь поднялась. Пошла дальше. Элуриэн плела сквозь листву кружево из теней и узоры из сломанных лунных стрел – будто метила путь к цветку, что цвел лишь для тех, кто разорвал свои цепи. Но как очиститься, если в груди рваная рана, а перед взором нескончаемый, навязчивый кошмар: его пальцы, впившиеся в чужое бедро, ее тихий шепот на ухо, их тени, слившиеся в одну – чудовищную, ненасытную…

Ветер выл в листве, перебирая струны между ветвями – то молитвы святых, то проклятия грешников. Ручей, извивавшийся меж корней, журчал, будто повторяя одно и то же слово на языке воды: “Беги… беги… беги…” Эльфийка шла, а лес дышал ей в спину, шепча сквозь стиснутые зубы ветра. Босые ножки тонули в мягком ковре из мха, но каждый хруст сухой ветки отзывался эхом, словно лес передразнивал: “Слышу, слышу тебя…” Раскидистые кусты цеплялись за ее рубаху скрюченными пальцами, а воздух, загустевший от запаха прелых листьев, обжигал легкие. Чародейка заходила все дальше. Где-то в чаще заухал филин – низко, протяжно, будто насмехаясь. 

Говорят, здесь даже камни шепчут былые клятвы. И словно в ответ, листва над головой зашуршала громче, тени зашевелились, корчились, вытягиваясь в пальцы, сжимаясь в лики с пустыми глазницами. А за спиной будто кто-то шел, повторяя ее шаги. Тиандея решительно обернулась.
 
— Кто здесь? — спросила она у темноты, но та вновь ответила лишь гулким смехом совы. 

Лес гудел, как разбуженный улей. Кроны деревьев, изгибаясь в немом безумии, сталкивались ветвями, высекая треск, что эхом раскатывался по чащобе, и эльфийка вновь побежала вперед. Воздух звенел шепотами внутреннего голоса, вплетенными в рев листвы: “Беги, глупая! Беги от себя!” Но что бы ни ждало ее дальше, она не повернет назад. Тиана влетела на поляну, заросшую крапивой, и замерла. Посреди, на камне, покрытом лишайником, сидела ворона. Черная, как сама ночь, она склонила голову, сверкая умными глазками-бусинками. 

— Карр… — пропела птица, и звук эхом разнесся по лесу, будто десятки клювов вторили: “карр… карр… карр…” 

Мейларис тихо выдохнула, протягивая руку единственному живому существу, что за все это время показалось ей на глаза. Поманила. Ворона замолкла, изучая ее взглядом, в котором читалось не птичье, а почти человеческое любопытство. 

— Здравствуй, — прошептала эльфийка, и птица, словно дождавшись приглашения, взмыла в воздух. Крылья рассекли тяжесть ночи беззвучно. Цепкие лапки впились в кожу девичьего предплечья – не больно, но будто спрашивая разрешения. — Тебе тоже одиноко? — голос Тиандеи дрогнул, смешавшись с шорохом листьев. 

Ворона глядела все так же внимательно. Ее перья, гладкие и холодные, в свете луны отливали синевой. Девушка осторожно провела пальцами по грудке птицы, чувствуя, как под мягким оперением бьется крошечное сердце. Немного, но стало легче, вот только недоброе чувство, что поблизости бродит кто-то еще, не оставляло Мейларис. Нужно идти дальше.

Лес шелестел ей в спину – тяжело, настороженно. Воздух, пропитанный запахом мха и листвы, внезапно сгустился, будто сама тьма затаила дыхание. Тиандея замерла: ночь для нее не была слепой. Каждый звук обретал форму – треск ветки под чужой ступней, шорох листвы, цепляющейся за одежду. Кто-то здесь. Не зверь – ритм шагов выдавал человека, охотница легко это определила. Ворона, сидевшая на ее предплечье, тоже. Вздрогнула, нахохлилась. А потом резко взмахнула крыльями, беззвучно взмыв вверх: перья задели щеку, оставив ледяное касание предупреждения. Нужно притаиться. Кого бы сюда ни занесло, явно не просто так.   

Она растворилась в густых зарослях, став тенью среди теней. Глаза, привыкшие читать ночь, как открытую книгу, уловили движение: неизвестный пробирался сквозь чащу. На сей раз это не было игрой воображения или шутками матери-природы. Ступает осторожно. Будто крадется. Но каждый шаг отдавался в висках глухим ударом. Лунный свет, пробивавшийся сквозь переплетение ветвей, рвал его фигуру на лоскуты – здесь блеснет прядь волос, там мелькнет бледная полоска шеи. Лица не видно, деталей тоже. Только высокий силуэт, будто вырезанный из черного бархата. 

Тиандея скользнула вперед, осторожно, неторопливо, скрываясь за кустами. Ворона вновь каркнула в вышине – одинокий, режущий звук. Пора действовать. Ноги сами понесли вперед, обходя сухие ветви, словно земля подсказывала безопасный путь. Мох пружинил под босыми ступнями, поглощая шаги. Мужчина остановился и замер, будто почуяв невидимую нить, протянутую между ними. Эльфийка видела, как его широкие плечи напряглись. Неважно. Она уже была рядом. Рассматривать гостя было некогда, Мейларис боялась потерять время и преимущество внезапности.

Она вырвалась из мрака, как вспышка молнии, рассекающая ночь. Удар коленом в пах – точный, беспощадный, загнал воздух из чужих легких с хриплым стоном. И только теперь принцесса разглядела, кто перед ней. Как он посмел? Как посмел прийти сюда, после того как… Сердце сжалось – конечно, ей чужда жестокость, чуждо стремление причинять боль, но на сей раз это ничего не изменит. Поделом. Рука взметнулась сама: удар снизу вверх, отточенный до автоматизма на тренировках с наставником. Кулак встретился с подбородком благоверного. Кто бы знал, что “хитрому удару” Фолреда я найду такое применение...
   
— Доволен? — в голосе чародейки слышалась такая злоба, что даже для нее самой он прозвучал чуждо. Но сейчас она нашла в этом спасение… Лучше пусть он видит ее гнев, чем то, как трещит броня над бездной ее боли. — Хотя нет, пожалуй, этого мало. 

Тиандея не ждала ответа. Не хотела. Она предпочла бы, чтобы Кервердо молчал вечность. Чтобы его здесь вообще не было. У меня нет сил сдерживаться… Не сейчас. Каждый мускул дрожал от адреналина и чего-то еще – острого, как осколки разбитого зеркала, колющего, как тысячи игл, впившихся в ребра. Оно кипело, рвалось наружу, превращая кровь в расплавленный металл. Ее боль должна была найти выход. 

Эльфийка помнила себя нежной. Помнила, как смеялась, запуская пальцы в волосы любимого, как ласково гладила его плечи, осыпала поцелуями лицо. И едва ли могла забыть, как жарко было в его объятиях… Воистину, преданная женщина страшнее любой бестии, ибо ее ярость питает самое светлое чувство. Какого беса ты сюда явился?.. Костяшки ныли, боль пульсировала в запястье, но это было ничто. Ничто по сравнению с тем, как горела ее душа. 

— Зачем пришел? — прошипела эльфийка сквозь стиснутые зубы. — Решил, что я еще не достаточно унижена?

Девичьи пальцы впились в подбородок Матиаса, как стальные когти. Глаза их встретились: в ее потемневших очах горели алые искры костров общего прошлого. Эльфийка видела все: отблеск чужих губ на его шее, его спина, иссеченная плетью, признание, сорвавшееся с его губ, тихий стон, что когда-то принадлежал ей…   

Ее испепеляющий взгляд блуждал по лицу мужчины… Все еще любимого. Шрамы, что она когда-то целовала, губы, шептавшие заветные слова… Мейларис замерла, как загнанный зверь, разрываясь между бегством и желанием вновь ударить – не его, а ту боль, что грызла ее изнутри. Голос сорвался, дрожь пробежала по спине, но Тиана не сразу отпустила Кервердо. Не могла. Даже сейчас, когда ее мир продолжал рассыпаться в прах.

Лес вокруг затих, затаив дыхание. Даже ветер перестал шелестеть листвой, боясь потревожить хрупкую грань между яростью и отчаянием. Чародейка отшатнулась, спина врезалась в шершавый ствол вяза – кора впилась в кожу тысячей крошечных шипов, но эта боль казалась сладкой. Сейчас охотница с горечью поймала себя на мысли, что теперь понимает методы инквизитора, которые прежде вызывали у нее лишь неприятие. Как все меняется… Но одно неизменно – эльфийка не могла желать ему страданий, даже после всего, что случилось.

Отредактировано Тиандея Мейларис (2025-05-09 00:10:38)

Тиандея стояла, сжав кулаки так, что ногти впивались в ладони, оставляя кровавые полумесяцы – физическое воплощение ран, что рвали душу. Каждое слово Матиаса висело в пространстве тяжелыми каплями яда. Потом... Это “потом” звенело в ушах насмешкой, будто ее чувства были чем-то неважным, чем-то, что можно отложить, как надоевшую книгу на пыльную полку. 

— Не указывай мне! Я никуда с тобой не пойду, — голос сорвался с ее губ, хриплый, словно горло перерезали стеклом. Она шагнула вперед, и ветер подхватил ее волосы, растрепанными волнистыми прядями обрамляя бледное лицо. — Ясно, к чему были те мерзкие вопросы. Решил свои грешки взвалить на мои плечи… Какая жалость, ведь я была верна тебе, — негромкий, горький смех. — Что, после этого стало легче трахаться?

Глаза горели, в них клокотала буря – обжигающая, неудержимая. Она видела, как он опирается на дерево, как пальцы впиваются в кору, будто пытаясь удержать рассыпающийся мир. Но ее сердце, когда-то такое же податливое, как она сама, не дрогнуло. Она и так слишком часто забывала о себе, заботясь о его чувствах. Хватит.

— Не смей больше идти за мной, — не угроза. Мольба. — Не смей…

Она хотела было развернуться, но замерла. А потом сорвала с пальца подаренное инквизитором кольцо. Резко, яростно, будто сдирала с руки кусок плоти. Тот самый подарок, который когда-то был обещанием, а теперь стал лишь очередным напоминанием о предательстве. Оно соскользнуло с пальца легко, будто и не держалось вовсе. Эльфийка замерла на мгновение, глядя на него. Красивое, блестящее в тусклом лунном свете… А потом швырнула его под ноги Матиаса.

— Можешь подарить своей девице.

Украшение упало на землю с тихим звоном, отскочило от корня, закатилось в траву. Маленькое, холодное, такое дорогое сердцу, которое вопреки всему все еще отчаянно искало опору в мужчине, стоявшем напротив…  И в этот момент что-то внутри Тиандеи оборвалось. Нет, легче не стало. И еще долго не станет. Не дожидаясь ответа, она рванула прочь.

Бежала. Сквозь чащу, где ветки хлестали по лицу, словно пытаясь остановить. Сквозь папоротники, обвивавшие лодыжки, будто руки мертвецов. Сквозь боль, что рвалась из груди криком, но оставалась внутри тяжелым камнем, тянущим к земле. Ветер хлестал по лицу, слезы застилали глаза, текли по щекам, но она не останавливалась. Ноги несли не к цели, а прочь от любимого, от тени, что преследовала даже здесь.

И только когда силы иссякли, она рухнула на колени у ручья. Вода текла черной лентой, унося в темноту отражение ее лица – искаженного страданием, заплаканного, чуждого. Пальцы судорожно вцепились в траву. Хотелось выть раненым зверем, но она не могла себе этого позволить. Не здесь, не сейчас.

Лунный свет струился между листьев, словно жидкое серебро, запутавшееся в ветвистых когтях деревьев. Тиандея шла, не оборачиваясь, но каждый нерв ощущал чужое присутствие. Где-то там – он. Матиас. Шел следом вопреки всему. Хотелось бежать, раствориться в ночи, стать невесомым духом... Но ноги предательски замедляли шаг. Каждый шорох, каждый треск сучка под чужими сапогами заставлял сердце биться чаще. Не время было разбираться в этом странном облегчении, что он рядом. Не время. Почему?.. В глубине души она знала ответ. Ошиблась. Должна была ошибиться. Не будь это любовью, она бродила бы здесь одна.

Сердце бешено колотилось, сбивая дыхание. Мейларис злилась, чувствуя, как тело слабеет от одного понимания, что он рядом. Как предательская теплота разливается по жилам при мысли, что он готов был идти за ней в самую тьму. Баран упрямый… Не хотелось признавать, что причина злости таится не только в поступках инквизитора. Ветка тихо хрустнула под чьим-то сапогом. Тиандея резко застыла, но впереди между деревьями мелькнула лишь тень. Или показалось? Нет… Мы действительно не одни.

Голос инквизитора нарушил тишину. Нарочито громкий, весьма точно передающий нужную интонацию, словно он весь вечер только и делал, что глушил алкоголь. И тем, к кому он обращался, точно невдомек, что мужчина был более чем трезв. Тиандея замерла, прижавшись к стволу сосны и старательно изучая обстановку.

Но опасения оправдались быстро. Треск веток, глухие удары, сдавленные стоны сквозь стиснутые зубы… Лунный свет выхватил из тьмы мелькающие тени. Двое против одного. Матиас, согнувшийся под ударом, кровь на рубахе, блеск стали в чужой руке. Невзирая ни на что, девица подбиралась ближе. Стрела, вонзившаяся в его спину, жалила и ее – острой иглой в груди. Их не двое. Глаза метнулись в темноту, выискивая движение… Теперь она разглядела. Силуэт, скользнувший меж деревьев, легкий звон тетивы. Лучник. 

Чародейка стиснула зубы. Как она раньше не заметила? Впрочем, посыпать голову пеплом будет позже, а эту тварь нужно убрать. Мысли о ссоре, об упрямстве инквизитора, о брошенных словах – все это померкло. Остался лишь страх за него, острый и жгучий.

Тиандея скользила меж деревьями. Каждый шаг – тише падения листа. Бой продолжался, но она не позволила себе отвлечься. Лучник был уже рядом – его силуэт вырисовывался четко, спина, сгорбленная над колчаном, пальцы, щупавшие оперение стрелы. Один шаг. Еще. Папоротник ласкал щиколотки, ветви кустарников тянулись к чародейке, будто пытаясь удержать. Тщетно. 

Она не остановилась и рука ее не дрогнула, ведь сейчас имела значение лишь жизнь инквизитора. Оружия при эльфийке не было – пока. Плечи наемника напряглись перед выстрелом, и в этот же миг камень обрушился на его висок с глухим стуком. Стрела сорвалась с тетивы, и по всей видимости, пролетела мимо изначальной цели. Оглушенный и дезориентированный стрелок осел наземь, но пальцы Мейларис быстро нащупали рукоять кинжала у него на поясе. Сталь блеснула, как серебряная молния.

— Сука!.. — успел хрипнуть мужчина, прежде чем лезвие вонзилось ему в шею.

Отшвырнув клинок, Тиандея тут же схватила лук, валявшийся у ног мертвеца. Тетива натянулась с непривычным сопротивлением – чужое оружие всегда ощущалось иначе; оперение щекотнуло щеку. Чтобы прицелиться, охотнице хватило секунды: оставшийся в живых наемник, нависший над Матиасом, ничего не успел предпринять. Стрела насквозь пробила его шею, блеснув окровавленным древком, торчавшим из горла. Мужик захрипел, упав на колени в судорожной попытке хоть что-то предпринять в нелепой надежде избежать гибели.

Мейларис бросила лук и метнулась к Кервердо через бурелом, сквозь колючие заросли, мимо тел, утопающих в крови. Она рухнула рядом с ним на колени, не чувствуя, как острые камни впиваются в кожу. Дыхание спирало, в горле стоял ком – от страха, от гнева, от чего-то еще, чему чародейка не смела дать имя.

— Дурак, — вырвалось у нее, и на сей раз дрожи в голосе скрывать не было смысла.   

Будто сама лучше… Она не ждала ответа. Быстро осмотрела инквизитора, желая скорее удостовериться, что все не так страшно, как она успела представить. Конечно, он мог использовать магию, чтобы исцелиться, но и у этого всегда были свои нюансы. Нужно разобраться со стрелой.

— Не вставай резко, — тихо велела эльфийка, обхватывая Матиаса рукой.

Лунный свет упал на лицо Кервердо, но Тиандея почему-то не могла на него смотреть, на сей раз сама избегая прямого взгляда. Осторожно помогла приподняться. Ее дыхание, горячее и прерывистое, коснулось его щеки. Даже после того, что я сделала, ты все равно следовал за мной. Было горько. Могла ли она винить себя за то, что случилось? Поддалась эмоциям, но могла поступить иначе. А быть может, и нет… Ведь увиденное на празднике вышибло землю из-под ног, да и сейчас стояло перед глазами омерзительной картиной. Определенно, все не так должно быть.

Чародейка тихо вздохнула, когда в тишине раздался хриплый голос инквизитора. Каждое слово давило его, вырывалось сквозь стиснутые зубы, пропитанное болью – и все равно в нем плескалась та же злость. Помолчи лучше. С приглушенным треском обломив оперение и очистив край от щепочек, девичья ладонь легла на спину мужчины, чуть ниже торчащей из тела стрелы. Кожа под пальцами пылала, будто раскаленное железо, а каждый его вдох хрипел и обрывался – словно вместо воздуха он глотал пепел.

Тиана не ответила. Пальцы ее сомкнулись вокруг древка, и, не дав себе передышки, она резко вдавила наконечник вперед. Под ее ладонью мышцы вздулись, окаменели. Она гнала прочь мысли о боли, которую причиняла. Не позволяла руке дрогнуть, даже когда крики Матиаса разорвали тишину. Только крепче вцепилась в стрелу, ощущая, как она дрожит в такт его мучительным вдохам. 

Наконец поддалось – сталь разорвала плоть, и наконечник, кроваво сверкнув в сумраке, выглянул наружу. Мейларис едва успела отдернуть руку, как Кервердо уже вцепился в него. Рывок – и стрела, выдранная из тела, с глухим стуком шлепнулась в траву. Он согнулся пополам, и лунный свет выхватил из темноты его содрогающиеся плечи, сведенные судорогой пальцы, впившиеся в землю.

“Сама дура”.

Слова инквизитора повисли в воздухе. Тиандея замерла, лишь губы ее дрогнули, будто между “ответить” и “промолчать” пробежала невидимая искра. Если уж ему была неприятна близость с той девицей, почему не оттолкнул, не сбросил ее с колен к бесьей матери? Матиас вновь застонал, и где-то под ее ребрами тут же отозвалось – резко, как ножом полоснули. Все внутри перевернулось: хотелось рухнуть рядом, прижать ладонь к его пылающему лбу, хоть что-то сделать... Но она лишь сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу.

В том, как прозвучал голос любимого сейчас, внезапно открылась горькая ясность. Он просил ее уйти не из гордости – а потому, что истинная боль иногда требует одиночества. Потому что есть раны, которые нельзя исцелить прикосновением чужой руки. Девушка медленно выдохнула. Повернулась. Подняла с земли брошенные лук и стрелы. Металл был холодным под пальцами, тетива – слегка натянутой, будто ждущей своего часа. Она оглянулась на него в последний раз. 

И ушла, растворяясь в тенях. Вглубь леса, где между корнями старых деревьев прятался цветок, ради которого она здесь. 

~ ~ ~

Деревья, высокие и темные, наблюдали за странницей, тихо перешептываясь. Она шла, не разбирая дороги, сквозь заросли папоротников, теряясь среди деревьев, утопая в шелесте листьев. Мысли путались. Цветок, наемники, выследившие ее, Матиас… Матиас.

Его лицо, искаженное болью, всплывало перед глазами снова и снова. Его слова – “Беги дальше” – звучали в ушах, словно эхо. Да, она ушла. Но не от трусости, не от равнодушия. А потому, что он просил. Теперь, когда гнев угас, осталась лишь горькая ясность: они оба вели себя, как упрямые дураки. Где надо было слушать – кусали. Где следовало понять – отталкивали.

Ее путь оборвался перед рекой – узкой сверкающей лентой вьющейся между замшелых валунов. Тиана так гналась за цветком, что время для нее превратилось в смутный, липкий поток, но теперь она замерла на берегу, всем телом ощущая тяжелую, сладкую усталость. Пальцы дрожали, когда она развязывала поясок камизы – от волнения или от изнеможения, сама не понимала. Ткань, шелестя, соскользнула с плеч и рухнула на гальку. Ночной воздух обжег обнаженные плечи мурашками, но она не дрогнула. Один шаг – и ледяная вода сомкнулась вокруг лодыжек. Еще несколько – и река уже лизала колени, прозрачная и черная, как само ночное небо.

Она наклонилась. Вода струилась между пальцев, как жидкое серебро, холодные горсти одна за другой омыли лицо, шею, руки – каждая капля уносила усталость, оставляя на коже мурашки и странную, почти детскую легкость. Пальцы сами потянулись к волосам… Утром эльфийка вплетала в них цветы с таким воодушевлением, будто создавала живой венец: белые звездочки жасмина, алые маковы головки, нежные голубые колокольчики. Теперь же цветы повисли жалкими тенями былой красоты, осыпаясь лепестками, словно слезами. Одну за другой она освобождала пряди от увядающих бутонов. Каждый брошенный в воду цветок кружился на поверхности, будто кланяясь на прощание, прежде чем течение подхватывало его и утягивало в темноту – туда, где исчезают грустные воспоминания. 

Все эти ссоры, обиды, невысказанные слова… Разве они стоили того? Как глупо все вышло… Пальцы расчесывали распущенные пряди, вода струилась по телу, смывая не только пыль и грязь, но и последние следы праздничной краски. Всего несколько часов назад она не могла даже представить, чем обернется этот день, но острее всего жгло воспоминание об инквизиторе. Его ледяной взгляд, слова, резавшие больнее клинка, та проклятая сцена у костра... Мейларис с силой плеснула водой в лицо, будто могла смыть эти образы, а потом вдруг замерла, прислушиваясь к ночному лесу.

— Нет, — вырвалось у нее внезапно, тихо, но с железной решимостью. — В этот раз я не побегу.

Когда вернется в город, найдет его. Поговорит. Объяснит. Даже если будет больно. Даже если он не захочет слушать. Но сейчас... Принцесса наклонилась, и лунный свет заиграл на изгибе ее спины, пока пальцы черпали воду. После выпрямилась, чувствуя, как сверкающие в лунном свете капли скатываются вниз по шее и груди. Река уже унесла последний мак – тот самый, что утром пылал в ее волосах. 

Тишина.

Она обволакивала со всех сторон, сливаясь с неожиданной пустотой в сознании – непривычной, почти пугающей в своей неестественности. Сегодня Тиана убивала. Можно было бы сказать, что наемники не оставили выбора, но это не так. Правда заключалась в том мгновении, когда меч поднимается не по расчету, а потому что все остальные пути вдруг растворяются во тьме. Когда стоишь на той черте, где чужая жизнь становится платой за что-то более важное – и этот выбор делаешь только ты один. Твоя рука. Твоя воля. И не другим чувствовать за это вину или ответственность.

Отец и брат не хотели бы, чтобы я вечно носила их смерть, как проклятие. Они защитили ее тогда, заплатив самую высокую цену. Не для того, чтобы она всю жизнь пряталась в тени их памяти. А для того, чтобы жила, чтобы их жертва стала крыльями, а не цепями. Я буду жить. Не просто существовать – а жить по-настоящему. И дарить эту жизнь другим. Пальцы сами сжались, вспоминая вес лука в руках. Она знала – впереди ждут новые сражения, новые раны. Но, кажется, на сей раз была к этому готова.

Эльфийка резко встряхнула головой, и тысячи серебряных капель с ее длинных волос рассыпались в ночи – будто сама луна распалась на осколки. Хватит. Бегство не было спасением. Ни от призраков прошлого, ни от самой себя, ни от тех, чьи глаза до сих пор жгли память… Мысль оборвалась, как надрезанная струна. Мейларис сделала шаг на берег, и ночной ветер обвил ее тело прохладными потоками, словно пытаясь стереть следы речных вод. Впереди лежала дорога, измеряемая не милями, а мужеством. И в конце пути – слова, что слишком долго ждали своего часа.

И тут ее взгляд упал на него. 

Там, где доселе колыхалась неприметная трава, теперь раскрывался цветок, рожденный из самой тьмы. Его лиловые лепестки мерцали, как первая звезда на вечернем небе, переливались нежным перламутром. Тиана застыла. Такой красивый… Она точно помнила – когда входила в воду, здесь была лишь голая земля. Но теперь цветок распустился перед ней, будто всегда ждал именно этого мгновения, этой встречи. 

Девушка опустилась на колени, затаив дыхание. Воздух вокруг цветка вибрировал, наполненный мелодией, которую скорее чувствуешь, чем слышишь – тонкий, как паутина, звон, будто кто-то провел влажным пальцем по краю хрустального бокала. Звук самой ночи, застывший между сном и явью. 

Она замерла с протянутой рукой, пальцы дрогнули в воздухе – словно перед ней было не растение, а мираж, готовый рассыпаться от одного неосторожного касания. Но под кончиками пальцев лепестки оказались настоящими – прохладными, шелковистыми, живыми. Я нашла тебя. Нет, это не случайный подарок ночи, это зеркало ее собственной души. Или нашла себя?.. То, что она искала, оставалось с ней все это время. Просто нужно было перестать бежать.

~ ~ ~

Дверь таверны со скрипом распахнулась, возвестив о появлении эльфийки. Нахуэль, восседавший на бочке чуть поодаль от входа, вздрогнул так резко, что эль из кубка живописно расплескался по грязному полу. Как охотница и предполагала – Матиаса здесь еще не было.

— О, дивная моя лесная фея! — бард вскочил, с размаху ударившись коленом о лютню, но тут же забыв о боли. — Клянусь всеми струнами моей души, ты будто русалка, только что вынырнувшая из жемчужных глубин, где плещутся дочери Морского Короля! Хотя нет, даже они позавидовали бы твоей красоте!

Тиандея лишь приподняла бровь, не успев даже сформулировать язвительный ответ, как Нахуэль уже оказался рядом. К слову, ее одежда – все та же камиза, успела почти полностью высохнуть, если не считать пары влажных пятен на спине от мокрых волос. Но куда неприятнее мокрой ткани был этот неуместный комплимент – типичное для Ахулинета сочетание восторженности и полного отсутствия такта. Хоть бы постыдился, к занятой женщине... Хотя о чем это я.

— О, не трудись отвечать! — бард воздел руки в театральном жесте, блеснув зубами в ухмылке. — Я прекрасно читаю в твоих глазах немой вопрос: “где же обитает Вилли? Помоги же, о мой великодушный спаситель, чье обаяние затмевает даже его скромность”, — он картинно подкрутил ус. — И вот какое совпадение! — голос Нахуэля звонко сорвался вверх. — Этот самый благородный Вилли, к твоему неописуемому счастью, делит кров со мной. Ну, если точнее – он спит у меня в ногах, но это уже детали! 

Ну конечно, так и поверила.

— Ключ, Нахуэль, — сквозь зубы процедила Тиандея.

Бард продолжал кружить возле нее, словно назойливый шмель, и от этого мельтешения уже начинало рябить в глазах.

— Ах, ключ... Этот магический пропуск в объятия нашего угрюмого рыцаря, — Нахуэль с демонстративным размахом запустил руку в недра своего пестрого камзола, словно совершая колдовской ритуал. Сначала на свет появился носовой платок с подозрительными пятнами, затем пара игральных костей, и наконец – потрепанный ключ, торжественно водруженный на ладонь. — Держи, о прекрасная искательница приключений! Второй этаж, дверь слева. Комнатка, прямо скажем, не тронный зал – ковер поеденный, да и клопы... Но для романтического примирения самое то!

Даже не повернув головы в сторону болтливого трубадура, Тиандея ловко выдернула ключ из его руки и направилась к лестнице. 

— О-хо-хо! Какая прыть! — разнеслось эхо по таверне, пока Ахулинет, приложив руку к груди, делал театральный поклон вслед удаляющейся фигуре. — Но запомни, прелесть моя, если наш угрюмый рыцарь вдруг разочарует, твой верный бард будет ждать на площади, где он поет для самых прекрасных дам города. И для тебя – совершенно беспла…

Хлопнувшая дверь отрезала остаток фразы. Ключ вновь щелкнул в замке.

Комната встретила девушку скрипом старых половиц. Воздух был густым от запаха воска, въевшегося в деревянные стены за долгие годы, с нотками пыли и чего-то еще… Возможно, воспоминаний. Мебель здесь явно пережила не один десяток лет. Стол у стены, весь исцарапанный, с потемневшими от времени пятнами, стулья с кривыми ножками, будто уставшие от бесконечных посиделок: на одном и вовсе не хватало перекладины, словно его пнули в порыве пьяной ссоры. Но когда Тиандея опустилась на одну из кроватей, та, на удивление, даже не скрипнула.

Рядом ютился покосившийся табурет: на нем, кроме оплывшего воском подсвечника красовалась пустая глиняная кружка с остатками какого-то мутного пойла. Стену же украшал потрепанный коврик с бахромой, поредевшей от времени, а некогда яркие краски выцвели до бледных воспоминаний о былой роскоши. Но главное “убранство” заключалось в изображении: казалось, сам тролль, накурившийся поганок, явился вдохновителем сего творения. Тело, колеблющееся между благородным оленем и козлом-алкоголиком, глаза разного размера, смотрящие в явно противоположные стороны, ухмылка... Да, это определенно была ухмылка, которую не прятали даже потускневшие нити.

Под окном притулился жестяной таз с засохшими каплями воды – импровизированная умывальня. Но на запыленном подоконнике, вопреки всей этой неказистости, стоял трогательный контраст – скромный букетик полевых цветов. Васильки и ромашки уже поникли, их стебли искривились от жажды, но несколько лепестков еще цеплялись за жизнь. В углу, у второй кровати, белел смятый клочок пергамента. На нем можно было различить яростно зачеркнутые строчки…

Уж точно не шедевр. Эльфийка усмехнулась, вставая с кровати с грацией уставшей кошки. Ее пальцы потянулись к волосам, перебирая еще немного влажные пряди – привычный жест, выдающий некую задумчивость.

Отредактировано Тиандея Мейларис (2025-05-14 05:04:07)

Время в ожидании текло странно – то растягиваясь в бесконечность, то сжимаясь до мгновения. А Тиандея считала удары собственного сердца и следила, как пока еще тусклый свет медленно ползет по стене, отмечая незримые вехи. Но в одном она была уверена: Матиас вернется. Всегда возвращался. Свежий воздух, пропитанный зеленью листьев, хвойной горечью и запахом мха, явно пошел на пользу им обоим. Она сама чувствовала, как мысли прояснились, будто лес выжег из них шепот сомнений. Но что вынес из этой прогулки он? Все варианты, кроме одного, казались теперь абсурдными. 

Наконец, в тишине звякнул замок. Несмотря на все свое спокойствие, эльфийка резко обернулась, сразу же встретившись взглядом с возлюбленным. Кервердо в замешательстве замер на пороге, а после бегло огляделся, видать желая убедиться, что не ошибся комнатой. Но уже через мгновение оправился. Дверь захлопнулась с решительным щелчком, а сам инквизитор, как ни в чем не бывало, принялся усердно тереть ноги о потрепанный коврик. Вняв его внезапной просьбе, Мейларис тоже не растерялась.

— Конечно, — коротко отозвалась она, направившись к дорожной сумке.

Оба вели себя так, словно между ними ничего не произошло – и это не было чем-то удивительным. Тиана, уловив краем уха тихий хлопок откупоренной бутылки, неспешно перебирала вещи мужчины. Ее пальцы скользили по грубой ткани, холодному металлу пряжек, пока не наткнулись на искомое – там, в глубине, словно спрятанное от посторонних глаз. На душе было тихо. Почти. Ибо едва она обернулась, взгляд наткнулся на обнаженную спину Матиаса. 

Это было преступно – рассматривать его так открыто. Но разве могла она остановиться, когда каждое движение заставляло рельефные мышцы играть под кожей... Взгляд, вопреки всем приличиям, скользил вниз, цепляясь за поясницу, пока не задержался на плотно облегающих штанах. Горло внезапно пересохло, руки судорожно сжали коробочку. Шаг. Еще шаг. Слишком близко. Пришлось отвести взгляд. Оставалось лишь надеяться, что этот укуренный грибами тролль на ковре оказался достаточно отвратительным, дабы перебить куда более соблазнительные образы в голове.

Когда рука мужчины обхватила ее тонкое запястье, мир сузился до этой единственной точки соприкосновения. Принцесса застыла. Даже если бы вся таверна рухнула вокруг, она не смогла бы теперь оторваться от его глаз – таких близких, таких настоящих, что перехватывало дыхание. Девушка покорно разжала пальцы, позволяя забрать вещицу, и их взгляды встретились. Внутри все перевернулось, расплавилось, превратилось в чистое пламя. Она тонула. В его упрямом взгляде, в этом молчаливом признании, в желании, которое больше нельзя было отрицать. Каждая секунда растягивалась в вечность, и ей не хотелось спасаться.

Он понимал. Без слов, без объяснений. И когда их губы наконец встретились, это было не просто прикосновение – а возвращение домой после долгой разлуки. Мейларис прильнула, обвила руками его шею, жадно впитывая тепло, которого так безумно не хватало все эти пустые месяцы. Каждый поцелуй был признанием, каждый вздох – молитвой. Она отвечала ему так отчаянно, будто пыталась за один миг наверстать все потерянное время. Это было слишком прекрасно: его губы, его дыхание, его руки на ее талии. Сейчас не существовало ни прошлого, ни будущего. Только они двое и этот поцелуй, что был яснее любой исповеди. И потому отстраняться оказалось слишком тяжело.

— Здравствуй… — шепот растворился между ними, теплый, как солнечный свет, когда она прижалась щекой к его щеке.

И в этом простом слове было столько смысла. Не “прости”, не “забудем”, а именно здравствуй. Все, что было до, все глупые обиды утратили смысл, остался лишь момент. 

В душе царило спокойствие – то самое, что приходит после долгой бури. Кончики пальцев скользнули по щеке Матиаса, обводя знакомые черты и ощущая шрам – свежий, неровный. Раньше она бы задержалась на нем с сожалением, но сейчас... Сейчас это было просто частью его, как и все остальное. Их первая встреча действительно прошла не так, как мечталось. Но настоящая – та, что имела значение, происходила именно сейчас. Ладони медленно скользнули вниз по его груди, ощущая под собой биение сердца. Тиандея уткнулась носом в шею любимого у самых ключиц, вдыхая знакомый запах и оставив на коже легкий щекотливый поцелуй.