[indent]Они смотрели друг на друга в ощутимом напряжении. Нутром Элориель чувствовала его несогласие, но не знала, как убедить его в обратном и стоит ли. Каждый из них прав по своему. Всё, что их объединяло сейчас — это испытание, хотя Руатар чувствовала родство с этим человеком и в других моментах. Они могли не во всём соглашаться, но если кому и доверить свою жизнь, доверить прикрыть спину, она без раздумий назвала бы его имя. Это не значит, что она не смогла бы довериться другим ведьмакам. Смогла бы. Просто Демиан был для неё первым среди равных. Первым, в ком она ощущала боль и… вину. Это странно, но иначе она просто не могла описать то, что думала. Это было всего лишь предположение, которое пронзило их обоих насквозь. Быть может всё это только игра её воображения, но кое-что давало понять, что её предположения небезосновательны. Однако, так ли они близки, чтобы Элориель могла спросить напрямую? Вряд ли. Сейчас ей казалось, что для подобных откровений ещё не настало время.
[indent]Демиан отвернулся и Элориель невольно залюбовалась его профилем. Она видела не только его внешнюю красоту, которую, даже при наличии шрамов, трудно было отрицать. Эл никогда не считала себя «не такой как все» и её предпочтения мало чем отличались от вкусов других женщин, поэтому объективно, Демиан мог бы покорить сердце любой дамы. Взглянув на лёгкую проседь в его волосах, слегка покачала головой. Не любой. Теперь уже точно. Отношение к ведьмакам, любое их несовершенство, а соответственно к наличию шрамов и первых признаков старения, разительно отличалось от отношения к бывалым воякам или лордам. Даже будучи послушницей в храме, она не единожды слышала, как к ведьмакам относилась церковь и горожане. Многие считали их проклятием, а кто-то и вовсе полагал, что все их шрамы заразны. Прикоснись к ним — и станешь таким же прокажённым. Что врать и самообманываться. В какой-то момент и она стала считать также, но всё, что случилось за прошедшие десять лет, заставило Элориель о многом задуматься и пересмотреть многое из того, что когда-то внушали ей придворные короля и жрецы ордена.
[indent]Ветер донёс до неё аромат ведьмака, чуть солоноватый, будто морская вода, но преимущественно древесный и стальной. Он был созвучен с другим ароматом, выделанной свежей кожи, переплетаясь с едва уловимой тяжёлой нотой, похожей на дым, но более резкой. Интересный и непредсказуемый, то, что хотелось разгадать.
[indent]Сердце Элориель пропустило тяжёлый удар, будто испуганная птичка, угодившая в свою же ловушку. Это возникшее чувство, словно змея, устремилось вниз, заставив сжаться внутренности. Нечто новое, иное, сильно отличающееся от того, что знала прежде. И стыд, который окатил её ледяным дождевым потоком.
[indent]Ей пришлось отвернуться и посмотреть за горизонт. Так в её сердце зародились тоска и грусть, сомнение, сотканное из наивности и страха.
[indent]Он гладил её по голове, изредка расчёвая её длинные серебряные пряди пальцами. Но в этот раз рыцарь позволил себе чуть больше. Он провёл указательным пальцем вдоль её лба, а затем, очертив контур лица юной девушки, поддел прядь волос и слегка наклонился вперёд. Он вдохнул их аромат, нежно коснувшись острым носом, прислонился щекой и после, поцеловал.
[indent]Щёки Элори вспыхнули и сама она чуть не ахнула. Так бы и сделала, если бы не забыла как дышать. Уши слышали только громкий стук своего же сердца, а в животе, словно порхал рой бабочек. Она опустила взгляд и отвела его в сторону. Румянец продолжал делать вид её лица здоровее, а лёгкая и смущённая улыбка, всё же отразилась в уголках её губ.
[indent]Рыцарь поддел её подбородок и заставил посмотреть на него. У Элори не было шанса отвернуться. Она думала, что поцелует. Ждала и одновременно не желала, чтобы это случилось. Но он только смотрел на неё с плохо скрываемым обожанием. Её губы слегка раскрылись и рыцарь тут же провёл по ним большим пальцем. На его лице отразилось что-то тёмное, но Элори будто не замечала.
[indent]— Ты такая красивая… Луна, что затмила само Солнце, — поэтично выразился мужчина.
[indent]Он наклонился к её лицу. Элори зажмурилась и напряглась. Она не должна этого делать, не должна позволить, они не в праве, но силы будто решили воспротивиться разуму. Рыцарь едва коснулся губами её пушистых ресниц, опалив её своим тёплым дыханием. Потёрся ласково носом о её лицо, которое теперь держал обеими руками, как какую-то драгоценность.
[indent]— Когда-нибудь… — Он не закончил свою фразу и они резко отпрянули друг от друга, когда где-то за поворотом послышались чьи-то шаги.
[indent]«Глупость», — всё, что она подумала. Глупость. Несвоевременная и болезненная, что способна отравить любую душу. Однажды она уже совершила ошибку и не хотела повторять её снова. Гильдия — семья. Братья по оружию. Ничего иного быть не может.
[indent]Вопрос ведьмака заставил её вынырнуть из воспоминаний и снова посмотреть на него. Он указывал на горы, но ей не нужно было отворачиваться, чтобы лишний раз убедиться в их наличии. То, что он говорил, поднимало в её душе настоящую бурю из противоречивых эмоций. Разум боролся с сердцем. Благоразумие вступило в неравную схватку со вспыльчивостью, что вспыхнула искрой и готова была стать настоящим всепоглощающим пожаром. Почему он говорит так, будто она ничего не понимает? Неужели считает, что всё сказанное ею — всего лишь очередной бред незрелого человека? Да что он вообще о ней знает?
[indent]Она хотела возмутиться. Хотела сказать, что все они зря пытаются её оберегать. Носятся с ней, как с ребёнком, но она уже давно выросла. То, что Элориель смогла сохранить — всего лишь наследие тель`аренской крови. Конечно, она взрослела медленнее сверстников, а наличие магии и мутаций, позволит ей жить достаточно долго, наравне с эльфами. И никому бы, в том числе и ей самой, не хотелось, чтобы она прерывалась так рано.
[indent]Элориель смотрела на Демиана, плотно сомкнув губы. Не хотела поддаваться тому, что закипало внутри. Он не желает ей зла. Разумом она это знала. Понимала сердцем. Но душа будто стремилась разрушить всё, чего она уже достигла… Если достигла. Быть может, она привыкла быть лучшей и слишком рано примерила на себя очередной сияющий доспех? Она думала, что наконец-то что-то начало получаться.
[indent]От неё не требовали великих свершений и Эл помогала тем, чем могла, делала всё, что умела и чем могла быть полезна, пока её тренируют. Кого-то лечила припарками, кому-то обрабатывала и зашивала их раны, без применения магиии света. Первые месяцы после испытаний она в принципе боялась взывать к этой силе. А когда попробовала, то испугалась, что ничего не получается. Ей казалось, что это из-за того, что она отреклась от Талиона и его учений, и ещё потому, что пришла расплата за её слабость. Но как оказалось, магия проявлялась в моменты сильных эмоций, в такие моменты, как сегодня, когда она сильно злилась. Демиан снова был прав — ещё слишком рано. И снова прав в том, что на ошибках учатся. Ей отчаянно хотелось крикнуть на него, что он начал говорить загадками, оставляя истину за порогом, будто она не должна была расслышать закинутую им удочку.
[indent]Элориель чувствовала слишком многое и пережила немало событий, которые просто не могут пройти бесследно. Каждое из них оставило свой отпечаток как на её теле, так и в её душе. Одно из них буквально лежало на поверхности и было у всех на виду. Непроизвольный жест. Слишком очевидный, но от того, слишком привычный, чтобы заметить сразу.
[indent]Она снова убирает прядь волос за правое ухо, когда игривый ветер закидывает их ей на лицо и когда напряжение между ними проходит. Элориель украдкой наблюдает, как мужчина, в смущении или нет, проводит рукой по выбритому виску. Еле сдерживается от очередного комплимента, вовремя вспомнив, что не следует поддаваться чужому очарованию. Но не может удержаться от той самой усмешки, когда сделал какую-то глупость и пытаешься скрыть это всеми силами.
[indent]— О, Боги, Демиан! — сдерживая смех возмутилась Элориель то ли на тон его голоса, то ли на, как ей показалось, саркастичное «пока». Чего там такого она может вдруг увидеть, чего не видела прежде? Право же, голых мужиков в своей жизни она повидала достаточно, не говоря уже о том, что некоторых из них Элориель собирала по частям. В памяти всплыл нелицеприятный эпизод спасения пленённого каолтарцами рыцаря. Боги… Такой жути Элориель никогда прежде не видела. Мужчину буквально истязали, если не сказать, что четвертовали. Удивительно, как его удалось вытащить, да ещё и со всеми отделёнными от него частями тела. Целителей было мало и её вытащили из другого лагеря для участия в групповом обряде. Они собрали несчастного буквально по кусочкам, медленно и аккуратно пришивая магией света отделённые части обратно к туловищу. Впоследствии Элориель стала единственной, кто ещё не раз приходила к нему, чтобы оказать помочь в лазарете. Дать хотя бы стакан воды. Проверить заживление ран, перебинтовать места, что ещё кровоточили, сменить постель. Ей казалось, что этого человека бросили все, а она, по стечению обстоятельств, оказалась единственной в состоянии ему помочь. О дальнейшей судьбе его, к сожалению, Элориель не знала. К счастью или нет, но подобные истории а войне не редкость, а нелицеприятные эпизоды с корнишонами и бататами лишний раз вспоминать не хотелось, — я уже давно не … — Элориель запнулась. Она даже резко и почти до упора качнула головой. Вот же вздор! Что она собиралась сейчас сказать? Вот зачем? — пффф, — фыркнула, как самая настоящая лисица, но на щеках всё равно проступил румянец и смущённую улыбку у неё скрыть также не вышло. Слово не воробей, но вряд ли Демиан станет допытываться, что она хотела сказать. Да тут и спрашивать не нужно, он явно не дурак и сможет соотнести одно с другим. Другой момент, что о таких подробностях она не хотела говорить. Это слишком личное и достаточно болезненная тема.
[indent]Краем глаза Элориель замечает как он откинулся назад, подставляя лицо солнцу.
«Тебе так идёт эта улыбка…» — как-то грустно подумала девушка. Эта ухмылка будто разгладила все морщины и стёрла с лица Демиана все шрамы. Она не знала, сколько ему точно лет, стеснялась спросить. Понимала, что старше, по человеческим меркам, сильно старше. По другим же, ещё молодой и полный сил мужчина. Луч света в этом тёмном мире. Для неё так точно.
[indent]Демиан говорил с ней так по разному; то холодно, то тепло, то жёстко, то мягко. Он был с ней честен. С самых первых минут их знакомства. Пожалуй, за эту честность Элориель всегда будет ему благодарна. Порой её страшно бесило и раздражало, что окружающие слишком сильно её опекают и излишне занудствуют. Даже Мартен не избежал этой участи. И, к сожалению, она не понимала до конца с чем это связано. То он держит расстояние, то вдруг сам становится тем, кто идёт на сближение. Странно. Непривычно. Непонятно.
[indent]Он говорил о её чистоте и о Талионе, но сама Элориель чувствовала в этом нечто чужеродное. Она не молилась Талиону с тех самых пор, как он не смог уберечь её от бед, позволив случиться страшному. Было ли это нормальным? Кто знает. Она никогда и ни с кем это не обсуждала. Даже дядя не знает, что с ней случилось там. Однажды по возвращении он бросил неосторожную фразу: «теперь ты понимаешь». Но. Единственным, кто не понимал — был он сам. Да, она теперь знала, что такое война. Но понимание её последствий у девушки случилось гораздо раньше. Как и понимание того, что происходит с теми, кто слаб и не готов взять судьбу в свои руки.
[indent]Элориель молча дослушала Демиана. Повисло напряжённое молчание. Она даже не сразу поняла, что он положил ладонь ей на спину, даже несмотря на то, что этот жест, будто бы выжег на её спине отметину. Снова. Это снова происходит. Так знакомо и так больно. Настолько, что хочется кричать. Кричать о том, чтобы никто и никогда не смел её касаться и говорить подобное, будто она действительно ничего не понимает.
[indent]Взгляд Элориель становится холодным и отстранённым. Надоело быть слабой и беззащитной. Надоело, что с ней поступают подобным образом. Да. Никто не желает ей зла. Ни Хальф, ни Угор, ни Демиан, ни любой другой ведьмак кроме Бринмора. Но эта сволочь своё ещё получит.
[indent]— Талион не мой Бог, а я не леди. И никогда ею не была, — сухо говорит девушка, стараясь не обращать внимание на поднимающийся в её душе бунт, — Бринмор может хоть по сто раз на дню говорить всем, как мне было хорошо в мягкой постели, что я одалиска, лгунья и обманщица. Другие ведьмаки, Хальф, Угор и даже ты. Вы можете сколь угодно думать, что я слабая и беззащитная. Наивная. И не осознаю, что меня ждёт, на что я сама добровольно согласилась. Меня никто не заставлял. Ни Талион, ни боги, ни договор между Хальфом и моим дядей. Этой мой выбор, — она чеканила каждое слово так, будто находилась снова в рудниках или же шахтах. Слова срывались с её губ, как отскакивающая от камня кирка. Как резкая и сильная боль, расползающаяся по всему телу после удара. Ей было обидно. Так сильно, что несмотря на попытки сохранить холодность и жёсткость, на глазах проступили слёзы.
[indent]Она не хотела говорить о том, что болело, но если хотя бы Демиан её услышит…
[indent]— Никто из вас, — голос дрогнул, а в горле появился неприятный ком, — абсолютно никто из вас даже не догадывается, что мне пришлось пережить. Чего я хотела и к чему стремилась, что сделала и что вынуждена была сделать, даже если это претило мне во всём. Вот это, — она показала на малоприметные шрамы на своих ушах, — дело рук моего дяди. Мне было ещё только пять! Пять лет. Он никогда не был со мной ласков. Его никогда не было рядом. Я не знаю, что было в его голове, знала только, что он меня не тронет, несмотря на всю ту ненависть и боль с его душе. Я ошиблась. Он вернулся с войны. Был пьян. Выбил дверь моей комнаты и выволок меня во двор за волосы. Взрослый мужик с ножом. Он не мучил меня. Нет. Сделал всё быстро и просто бросил. Как тряпичную куклу. Прямо дворе, в грязи и в крови, и запретил слугам ко мне подходить.
[indent]Воспоминание оказалось настолько ярким, что на мгновение Элориель пронзило будто молния угодившая в дерево. Она закусила губу и очень тяжело вдохнула, зажмурившись. Кажется, первый признак горечи сиротливо скатился по её лицу, опалив щёки и подбородок. Но плакать себе она не позволила.
[indent]— Я всегда была одна. Не важно где, не важно с кем. С ранних лет. Боги свидетели, Демиан, я даже не умела читать и писать, толком говорить! Поэтому не нужно считать, что я чего-то не понимаю. Я знаю, что такое одиночество. Подлинное. Когда даже находясь среди стаи ворон ты выделяешься всем. Чтобы в спину твердили «ублюдок» или «нелюдь» — необязательно быть ведьмаком, достаточно родиться белой вороной, а чтобы ненавидели — просто «убить короля», — эти слова для неё самой звучали, как яд. Вслух она говорила об этом впервые. То, что так долго сидело внутри, само собой рвалось наружу, бросая её то в жар, то в холод, — это мой выбор, Демиан, — повторила она, — ни лучше, ни хуже. Просто. Выбор. Трудный он или нет, покажет время. Но. Если вы будете смотреть на меня с жалостью и ограждать от всего, я никогда не смогу стать здесь своей. А я хочу, — призналась ему Элориель. Она не первый день думала о своём месте среди них и, пожалуй, говорить об этом желании было немного смущающе. Будто она признавалась в совершении греха, — хочу не просто быть, а знать, что живу не напрасно. Паладин ты или нет. Невиновный или осуждённый. Война есть война. Не важно, между людьми или с монстрами. Каждый находит в ремесле что-то своё. Кто-то утоляет жажду крови, а кто-то ищет искупления.
[indent]Наверно, она слишком серьёзно и близко к сердцу восприняла их разговор. Элориель сидела слегка насупившись, но уже не так холодно смотря на Демиана. Ей даже стало стыдно за всё сказанное. Возможно, её слова звучали, как обвинение в их адрес, а меньше всего она хотела показаться неблагодарной, потому что в действительности, она была благодарна всей гильдии за предоставленный кров и за то, что они не бросили её и не отказались.
[indent]— Самое лучшее, что вы можете сделать — научить тому, что должен знать и уметь любой ведьмак. Научить так, чтобы ни у кого из вас не было сомнений, что я не скопычусь после первого же встреченного монстра. Научить так, чтобы каждый из вас мог доверить мне свою жизнь, — и немного погодя, саркастично добавила, — даже придурок Бринмор.
- Подпись автора
— Записки охотника —